«Русская живопись XIX века. П.А. Федотов (1815 - 1852)»
|
|||||||||||||||||||||||||||||
|
|
||||||||||||||||||||||||||||
Федотов Павел Андреевич (1815 - 1852) - «Завтрак аристократа (Не в пору гость)», 1849 - 1850 год
Русская школа. Холст, масло
Размеры: 51 × 42 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва, Россия
После успеха картины «Сватовство майора», Федотов перебирав свои наброски решил остановиться на теме, подсказанной одним из фельетоном. Неизвестный автор (позднее было установили, что это был молодой И. Гончаров) вопрошал:
«А пробовал ли ты нечаянно приезжать к таким людям домой и заставать их врасплох?» — словно подсказывая завязку для картины.
Все это было очень близко Федотову, все это он уже не раз высмеивал — и тщеславие, и суетность, и жизнь напоказ, и вранье, и неблагополучие под личиной внешнего блеска. Все это, прямо по фельетону, можно было и изобразить: хозяина, застигнутого непрошеным гостем в своей тщательно скрываемой убогости, гостя, то ли огорошенного разверзшейся перед ним истиной, то ли злорадствующего. Однако Федотов не соблазнился таким ходом. Он показал не самое событие, не явление гостя, а момент, ему предшествующий.
Уже скрипнула дверь...
Забеспокоилась собака...
Виден не гость, а лишь пола его сюртука да рука в перчатке, отодвигающая портьеру.
А хозяин — в кресле у стола, за которым он завтракал, перелистывая при этом дешевый романчик в желтой обложке. Шум в прихожей застиг его врасплох, и он порывается вскочить навстречу, не забывая при этом жалкое ухищрение суетного самолюбия. Он пытается в последнее мгновение как-то замаскировать улику — прикрыть книжкой ломоть черного хлеба, который составляет его завтрак.
Вокруг множество разнообразных предметов: ковер под ногами щеголя, нелепая корзина для бумаг в форме античной вазы, картинки на стене, стул с лежащими на нем рекламными листками (один из них предлагает устрицы), изящный полированный столик, горка с посудой, покойное зеленое кресло, ширмы.
Каждая вещь — с натуры: и статуэтка, и бокал с очиненными перьями, и ножнички, и бинокль в футляре, и еще один бокал, темного стекла, и лампочка в синем кружевном абажурчике, и медный звоночек на затейливой подставке, и опустошенный вывернутый кошелечек, и многое еще из того, что собралось вокруг молодого человека, составляя его утеху и усладу.
Картина не обещала стать событием и не стала. Мысль, почерпнутая из фельетона, была мелковата. Может быть, Федотов сам видел это, но сколько же можно было дожидаться чего-то, неясно маячившего? Работал он с удовольствием. Так опытный музыкант проигрывает для практики трудные пассажи, радостно удостоверяясь в гибкости и бойкости своих пальцев, в подвластности им каждой клавиши.
Пожалуй, нигде и никогда больше не достигал Федотов такого совершенства в передаче красоты материального мира, становящейся красотой самой картины. Новая картина — была передышкой перед чем-то иным, несравненно более высоким, что еще предстояло (он верил) осилить, но передышкой сладкой и, скорее всего, небесполезной.
Последняя редакция публикации от 22 сентября 2007 года