«Художник В.Г.Перов (1834 - 1882)»
|
|||||||||||||||||||||||||||||
|
|
||||||||||||||||||||||||||||
Перов Василий Григорьевич (1834 - 1882) - «Охотники на привале», 1871 год
Русская школа. Холст, масло
Размеры:
Государственная Третьяковская галерея, Москва, Россия
Главное в «Охотниках на привале» – психология действующих лиц, причем в чистом виде, вне каких-то событий. В центре картины на фоне осенних полей изображена группа охотников. Пожилой охотник (по-видимому, из бедных дворян) рассказывает о своих неимоверных охотничьих успехах, как барон Мюнхгаузен. Одетый с иголочки молодой охотник внимательно слушает, веря его каждому слову. Сдвинув набекрень шляпу, недоверчиво почесывает за ухом и ухмыляется крестьянин, полулежащий в центре. Перов подробно выписывает охотничье снаряжение: ружья, рожок, подстреленного зайца, уток. Пейзаж полон поэзии русской осени.
Однако мимика охотников кажется чересчур экспрессивной.
Современники отнеслись к этой картине по-разному. Стасов явно переоценивал ее, сравнивая ее с лучшими охотничьими рассказами Тургенева. Более строг был Салтыков-Щедрин, критиковавший картину за отсутствие непосредственности. Он писал: «Как будто при показывании картины присутствует какой-то актер, которому роль предписывает говорить в сторону: вот это лгун, а этот легковерный. Таким актером является ямщик, лежащий около охотников и как бы приглашающий зрителя не верить лгуну охотнику и позабавиться над легковерием охотника-новичка. Художественная правда должна говорить сама за себя, а не с помощью комментариев и толкований».
А вот что писал о картине Федор Михайлович Достоевский: «...не думаю, чтобы поняли, например, Перова «Охотников». Я нарочно назначаю одну из понятнейших картин нашего национального жанра. Картина давно уже всем известна: «Охотники на привале»; один горячо и зазнамо врет, другой слушает и из всех сил верит, а третий ничему не верит, прилег тут же и смеется... Что за прелесть! Конечно, растолковать - так поймут и немцы, но ведь не поймут они, как мы, что это русский враль и что врет он по-русски. Мы ведь почти слышим и знаем, об чем он говорит, знаем весь оборот его вранья, его слог, его чувства. Я уверен, что если бы г-н Перов (и он наверно бы смог это сделать) изобразил французских или немецких охотников (конечно, по-другому и в других лицах), то мы, русские, поняли бы и немецкое и французское вранье, со всеми тонкостями, со всеми национальными отличиями, и слог и тему вранья, угадали бы всё только смотря на картину. Ну а немец, как ни напрягайся, а нашего русского вранья не поймет. Конечно, небольшой ему в том убыток, да и нам опять-таки, может быть, это и выгоднее; но зато и картину не вполне поймет, а стало быть, и не оценит как следует; ну а уж это жаль, потому что мы едем, чтоб нас похвалили.»
Для этого произведения Перову позировали его знакомые. Пожилой помещик, увлечённо рассказывающий байку, в которой он, несомненно, в несколько раз преувеличивает и собственную смекалку, и размеры добытого им зверя, списан с доктора Кувшинникова — владельца популярного в то время художественного салона. Для недоверчивого охотника, с ироничной улыбкой слушающего своего товарища, позировал врач и писатель Бессонов, один из самых близких друзей Перова. А прототипом третьего героя картины, с жадным вниманием ловящего каждое слово рассказчика, послужил член Московской городской управы Нагорнов. Со всеми этими людьми художник часто ходил на охоту, и, наверное, идея картины родилась у него во время одного из привалов.
Последняя редакция публикации от 08 сентября 2007 года