«Государственная Третьяковская галерея» выпуск от 29 декабря 1967 года
	оформление П.Смоляков, А.Шагин цвет многоцветная зубцовка 12½ × 12, комбинированная размер 65 × 40 мм тираж 3 000 000 способ печати цветная автотипия бумага обыкновенная Каталоги: ЦФА 3590 Ст.коллекция 3499 Michel 3450 Scott 3425 Yvert 3325 Серия: 9 марок

Суриков Василий Иванович (1848-1916) - «Боярыня Морозова», 1887 год
Русская школа. Холст, масло
Размеры: 304 на 587.5 сантиметра.
Государственная Третьяковская галерея, Москва, Россия

---

    Василий Иванович Суриков вошел в историю русского искусства прежде всего как исторический живописец. В своих произведениях он показал историю, «творимую и движимую самим народом».

    Суриков родился в Красноярске, в семье потомственных казаков, пришедших в Сибирь с Дона еще в XVI веке. Здесь обрел он первые впечатления, здесь сложились первые художественные образы. «В Сибири народ другой, чем в России: вольный, смелый», - писал Суриков. Ермак, Разин, опальная боярыня Морозова, Пугачев, Меншиков, ссыльные декабристы были для него не отвлеченными историческими героями, а близкими и понятными людьми.

    Историю боярыни Морозовой Суриков впервые услышал в детстве от своей крестной О.М. Дурандиной, знающей о знаменитой раскольнице по рассказам живших там раскольников, либо по одному из рукописных «житий» о ней, распространенных в Сибири. Этот потрясающий образ запал в его душу и художественную память.

    Боярыня Федосья Прокопьевна Морозова, наряду с протопопом Аввакумом, стала символом раскола Русской православной церкви. Именно она, отстаивая старую веру, пошла против самого царя и патриарха Никона, отреклась от всех своих сословных привилегий, от роскоши, в которой жила, богатства, которое имела, пожертвовала сыном и добровольно сравнялась с «простецами». Народ признал ее своей и такой сохранил в памяти, ее образ оживает в песне, в предании...

    То, что мы видим на картине, произошло 17 или 18 ноября 1671 г. (7180-го по старинному счету «от сотворения мира»). Боярыня уже три дня сидела под стражей «в людских хоромах в подклете» своего московского дома. Теперь ей «возложили чепь на выю», посадили на дровни и повезли в заточение. Когда сани поравнялись с Чудовым монастырем, Морозова подняла правую руку и, «ясно изобразивши сложение перст (старообрядческое двуперстие), высоце вознося, крестом ся часто ограждше, чепию же такожде часто звяцаше». Именно эту сцену «Повести о боярыне Морозовой» выбрал живописец.

    На картине Сурикова боярыня обращается к московской толпе, к простолюдинам - к страннику с посохом, к старухе-нищенке, к юродивому, и они не скрывают своего сочувствия вельможной узнице. Так и было: мы знаем, что за старую веру поднялись низы, для которых посягательство властей на освященный веками обряд означало посягательство на весь уклад жизни, означало насилие и гнет. Мы знаем, что в доме боярыни находили хлеб и кров и странники, и нищие, и юродивые. Мы знаем, что люди ее сословия ставили Морозовой в вину как раз приверженность к «простецам»: «Приимала еси в дом... юродивых и прочих таковых... их учения держася». Но был еще один человек, к которому в тот ноябрьский день простирала два перста Морозова, для которого она бряцала цепями. Этот человек - царь Алексей Михайлович. Для царя она была камнем преткновения: ведь речь шла не о рядовой ослушнице, а о Морозовой - это имя громко звучало в XVII веке!

    «Боярыня Морозова» идеально воплощает замечательные мысли, однажды высказанные И.Е. Репиным: «В душе русского человека есть черта особого, скрытого героизма … он лежит под спудом личности, он невидим. Но это - величайшая сила жизни, она двигает горами… Она сливается всецело со своей идеей, «не страшится умереть». Вот где ее величайшая сила: она не боится смерти».